Страшное про Саюк

[naya-k]

Фандом: Saiyuki
Название: С самого начала
Персонажи: Санзо-икко
Предупреждение: В конце все умерли.
От автора: Стилистика спёрта у Коробки и я в этом сознаюсь.

А спокойных мест остаётся всё меньше.
Тракт всё запущенней, чаще мелькают по обочинам деревни с мёртвыми и пустыми проёмами окон и дверей, часто попадаются сожженные дотла поселения и трупы вдоль дороги.
Любая война принесёт куда меньше разрушения, чем одна эпидемия безумия целой расы.
Все, кто носит в себе хотя бы капельку ёкайской крови - это бомбы замедленного действия.
Обязательно наступит час, когда и лимитеры перестанут сдерживать безумие.
Необратимые изменения уже начались. В первую очередь - в людских умах.
Ками-сама, им, к счастью, осталось немного.
Всё чаще Санзо оборачивается назад и внимательно смотрит. Веер доставать не хочется, зато пистолет удобно лежит в руке.
И, обязательно, боковым зрением видеть водителя.
Необратимые изменения, ага.

Машина мягко тормозит возле старого потёртого здания с кривой табличкой. Краска давно облупилась, и теперь название не прочитать. Однако здание тянет на старую гостиницу. Так и есть.
Входная дверь должна распахиваться легко и ещё должен быть перезвон колокольчика. Но дверь заперта. На засов. Изнутри.
- Да-а-а… - тянет Годжо, прикуривая сигарету, - Не шибко здесь ценят клиентов.
По идее ему сейчас полагается улыбаться и оглядываться по сторонам со словами «А где же тут цыпочки…»
Но стоит прямо и смотрит на старую деревянную дверь.
Гоку сейчас тоже должен сказать кодовое «Са-а-а-анзо! Я есть хочу!» и получить веером по голове.
А Хаккай обаятельно улыбнуться.
Вместо этого Гоку флегматично стучит кулаком в дверь, а Хаккай проводит пальцами по правому уху, слегка задевая лимитеры серебристого цвета.
Санзо незаметно нащупывает Шоуреджо, проверяя, как легко и быстро он вытащит его в случае чего.

Ёкаи по пути попадаются совсем безумные. Умирают они легко и быстро, перед смертью успевая только хрипеть. Никаких лозунгов про Ёкайскую Империю.
Зато этих ёкаев много, очень много. В отдельные дни перерывы между боями составляют минут двадцать.
Скорость приближения к финальной точке путешествия, соответственно, уменьшается.
Может, оно и к лучшему.

Санзо слишком хорошо всё понимает, но сказать ничего не может. И чувствует себя старой больной собакой.

За дверью раздаются шаги, скрипит засов, дверь приоткрывается на пару сантиметров. В открывшейся щели не разобрать, кто стоит.
- Чего надо?
Повисает пауза. Санзо слишком привык к тому, что переговоры с мирным населением ведёт Хаккай. Однако, у Хаккая сейчас взгляд пустой, и вообще, он по ходу не слышит.
- Комнату, – резко отвечает Санзо. – Од… Две. Одноместную и трёхместную.
- Деньги вперёд, – говорит хозяин, но дверь открывает, давая возможность пройти.

За столом висит напряжённое молчание. Ну, это Санзо думает, что оно напряжённое. Месяц назад он бы ничего не почувствовал, но, похоже, сейчас он вообще единственный, кто способен что-то чувствовать.
Санзо зло вертит в руках неподкуренную сигарету и старается не думать. Получается плохо. По его подсчётам до замка Хото осталось неделя пути, несколько десятков тысяч неубитых ёкаев и три ядерные бомбы под задом у Санзо-хоши. Как-то мало шансов на победу. Хорошо бы, если бы они просто доехали.

Гоку встаёт из-за стола и молча поднимается наверх. Следом за ним встаёт Годжо. Хаккай сидит, но лучше б тоже ушёл. Тогда хотя бы Санзо не будет видеть пустых, холодных глаз и пальцев, скользящих по лимитерам.
Санзо не выдерживает и встряхивает Хаккая за плечи.
- Эй.
Тот оживает, его взгляд фокусируется на Санзо и тут же умирает снова, видимо осознав, что это всего лишь Санзо.
- До конца всего одна неделя, - зло говорит Санзо. Он ищет зажигалку, но, по-видимому, снова оставил её в машине.
- Да, – говорит Хаккай. – Извини, Санзо. Я пойду.
И тоже встаёт и идёт наверх. Санзо прикуривает от стоящей на столе свечи и смотрит вслед уходящему Хаккаю.
Еда почти нетронута, из восьми банок пива открыта только одна. Та, что в руках у Санзо.

Ешё в самом начале путешествия, стоя на коленях перед мутноватым аквариумом, в котором плавали Три Лика Будды, Санзо понимал, что это должно произойти. И был готов к этому каждую секунду.
Однако он упустил тот момент, когда команда Санзо превратилась в страшную бомбу, без таймера и точной информации о радиусе поражения.
Минус волны действовали на всех, даже на людей, не говоря уже о ёкаях, хоть они будут трижды обвешаны лимитерами.

Санзо тушит недокуренную сигарету и, прихватив с собой открытую пивную банку, тоже поднимается наверх. Единственная сигарета слабо тлеет в металлической пепельнице.

Ночевать с кем-то из них в комнате он уже давно не рискует. А если рискует, то не спит. Почти не дышит, прислушивается к каждому звуку и нежно прижимает к груди Шоуреджо.
Если в комнате спит Гоку, то Санзо лежит на боку, спиной к окну, лицом к двери, потому что Гоку как раз спит всегда на полу, рядом с кроватью Санзо, между ним и дверью.
Если в комнате спит Годжо, то Санзо лежит на спине, лицом в потолок, а рука с револьвером демонстративно лежит поверх одеяла.
Если в комнате спит Хаккай, то Санзо не лежит совсем, а сидит, вглядываясь в темноту в противоположном углу комнаты до рези в глазах, боясь пропустить хоть малейшее движение.

Ранее утро совсем мерзкое и серого цвета. Из пустой пивной банки вываливаются окурки, две пустые бело-красных пачки валяются на полу, а у Санзо вид злой и растерянный. Потому что когда Санзо спит один, он не спит вообще.

Он спускается вниз. Там за столом сидят Гоку с Годжо и ковыряют палочками завтрак – то, что не доели вчера за ужином.
Хаккай уже во дворе, слышно, как стучит мотор Хакурю.

Санзо кладёт на стойку хозяину Золотую Карту и тянется к пачке сигарет. Но тут же одёргивает руку. Он всю ночь курил, так что горло раздирает на части сотней стальных иголок.
Надо перейти на лёгкие сигареты, думает Санзо.

В машине снова тишина, и, кажется, к этому уже можно привыкнуть. Они едут уже три часа и, странно, ни одного ёкая. Ни одного захудалого ёкая, мелкого и агрессивно-настроенного. Это настораживает.

А потом они появляются. И всё, можно выдохнуть. Потому что сейчас они будут бить всё, что шевелится, и не особо заморачиваться над проблемами скребущихся под лимитерами существ.
Наверное, им очень повезло наткнуться на крупный отряд. Ёкаев много, они окружили Санзо-икко плотным кольцом, и сами с радостью лезли вперёд, умирали, не доходя трёх шагов.

Никто не понял, что произошло, только вдруг золотистое сияние за спиной прекратилось, и вот Хаккай уже держится за рассечённое бедро, по белой ткани расползается уродливое красное пятно.
К нему подбегает ёкай с кривым мечом, откопанном в арсенале дедушки, когда тот сражался за Империю Ёкаев под предводительством Гю-Мао против Небесных армий.
И тут же падает, рассечённый Сякудзе. А затем раздаётся крик Годжо. Он стоит рядом с Хаккаем, рукав разрезан, видна большая рана, из неё хлещет кровь.
- Годжо! Хаккай! – вопит Гоку, сейчас он внешне напоминает того Гоку, мелкого подростка, которого так приятно бить веером по голове в воспитательных целях. Сейчас они вообще отдалённо напоминают себя годичной давности, но это лучше, чем то, что было ещё утром.
Санзо стреляет. Один точный выстрел и в барабане остаётся два патрона. Ещё два трупа и понадобится тридцать секунд на перезарядку. А надежда только на Гоку.
Санзо делает два выстрела и опускает пистолет.

А вот что, если сейчас, просто встать, просто опустить руки и ждать? Сдержать рефлексивно дёргающееся тело и дождаться того, кто первым добежит. Взять и просто умереть – слишком великий соблазн.
Санзо почти поддался, но тут за спиной аура Хаккая начинает меняться. Санзо автоматически загоняет пули в барабан и оборачивается. По зелёной траве расстилаются оливковые ветви, и он натыкается на весёлый золотой безумный взгляд. Под ногой хрустит один из тёх лимитеров, и вот уже на траве два лимитера и три куска металла.
И всё вокруг резко начинает приобретать красный оттенок.
Санзо подаётся назад, над ухом гремит цепь и пролетает полумесяц. Прямо под носом.
Можно встать и опустить руки и при этом не умереть.
До него просто никто не дойдёт.

Ёкаи умирают, через три минуты их становится значительно меньше. Но они прут и прут вперёд. Будто бы ищут в смерти спасение.

И когда их становится совсем чуть-чуть, буквально штук двадцать, Санзо понимает, что пора всё это останавливать.
Проще всего начать с Годжо. Он же жил с Хаккаем. Наверняка должен знать, как надеть на Хаккая лимитеры. Потому что сам Хаккай остановиться уже не в силах.

- Эй, Годжо! – зло кричит Санзо.
И в тот момент, когда Годжо разворачивается, Санзо жалеет о своём решении – проще было начать с Гоку. У Годжо взгляд совсем не человеческий. Сейчас красные глаза кажутся такими от залившей их крови. И разума в этом взгляде ни капли. Он по локти в крови, кровь на волосах, на щегольской курточке, Сякудзе поблёскивает матово-красным. И вот это всё идёт на Санзо.
Хотя Санзо не уверен, что Годжо сейчас видит его. Он видит скорее живое тело, которое очень быстро можно сделать мёртвым. Но Гоку, ведь с Гоку они обязательно справятся.
Санзо оборачивается и видит, как Гоку падает на колени и кричит. Светится золотым и кричит. Его трясёт, руки тянутся к голове, а стоящие невдалеке ёкаи никак не могут сделать шаг и уничтожить своего противника.
А потом Санзо чувствует какой-то разряд и в собственном теле, электрический инородный импульс, пробегающий по нервам.
И в этот момент срываются с места оставшиеся ёкаи, а золотой лимитер с треском распадается и ссыпается в траву.

И тут Санзо понимает, что лучше бы он оказался мёртвым. Потому что сейчас рядом с ним три сдетонировавших бомбы и кучка ёкаев, которых хватит секунд на двадцать в общем итоге.
На прочтение сутры требуется одна минута. Которой у Санзо нет.
Вот бы взять так, умереть легко и просто, но то, что здесь останется… В лучшем случае они убьют друг друга. А что, если не убьют... Тогда следующим перерождением Санзо-хоши будет букашка. Или жаба.
Короче, если Генжо Санзо вот так просто сдохнет прямо здесь и прямо сейчас, то ничего хорошего из этого не выйдет.

Санзо закрывает глаза, уклоняется от Сякудзе и стреляет. Наугад, но он точно знает, что попадает.
Годжо падает в траву, и бьющую из артерии кровь почти не видно на общем фоне бойни.
В следующий миг перед ним оказывается Хаккай, ветвь оливы уже ползёт по грязно-серому хои, а когтистая рука слишком близко от лица.
Санзо делает выдох и нажимает на курок.
Тварь визжит и падает на колени. Вниз опавшими листьями ссыпаются оливковые ветки и сухими чёрными хлопьями обгоревшей бумаги стелятся на траве, попадая на красные волосы лежащего рядом Годжо. Санзо опускает голову. И ловит благодарный взгляд.
А потом взгляд становится стеклянный, и у ног лежит мёртвый Чо Хаккай.

Сбоку возле Санзо происходит движение, довольно (достаточно?) медленное, что тот успевает его заметить, и довольно (достаточно?) быстрое, что следующее, что чувствует Санзо – это собственный распоротый живот.

- Что, тварь, дорвался? – сплёвывает Санзо вместе с кровью, - Отомстил за своих?
Его взгляд весел и безумен и мало чем отличается от взгляда Сейтена Тайсея. Санзо почти не чувствует рук, но всё равно упрямо поднимает руку вверх и целится в лоб.
Мальчик по имени Гоку, потерявший разум, делает молниеносное движение вперёд и останавливается. Потому что звучит выстрел.
Гоку просто падает и замирает.
Ни криков, ни воплей.

Санзо опускается в траву, придерживая рукой живот, и осматривается. Вокруг сотни мёртвых и окровавленных тел, частей тел, и три почти человеческих фигуры совсем не выделяются на этом фоне.
Дрожащей рукой Санзо достаёт сигарету, чиркает зажигалкой, как хорошо, что он успел забрать её из машины, и затягивается.
Рядом лежит Шоуреджо, там, кажется, всего один патрон.

А справа слышится шум. Толпа ёкаев движется навстречу. Помогать своим. А когда своих уже не остаётся, то остаётся только отомстить.

А слева появляется серебристое сияние, божественный свет. Санзо сдёргивает с плеч сутру и улыбается.

И когда толпа ёкаев совсем близко, а в свете начинают оформляться две фигуры, раздаётся четвёртый выстрел.

- Эй, Джирошин, ты глянь какие придурки! – говорит Канзеон Босацу, осматривая четыре мёртвых тела. – Это ж надо, было, завалить задание в самом конце. Ну что за идиоты.
Ёкаи, при её виде замирают и не могут подойти ближе. Этот свет слепит глаза, он уничтожает их.
- Что будем делать, Босацу-сама?
- Не знаю, - раздражённо говорит Бодхисаттва, - Наверное, начинать заново. Давай-ка, Джирошин, этих пока к нам, - она брезгливо тыкает пальцем на тела, которые совсем недавно были Санзо-икко, - а тут и без нас разберутся.

И с этими словами исчезает в золотистом сиянии.